ГЛАВА 1
«НИКОГДА НЕ ЗВОНИ В АКАДЕМГОРОДОК»

На город опускался тихий летний вечер, рабочий день уже близился к концу, когда в кабинете у меня вновь возникла Вероника и, притворивши за собой дверь, произнесла, несколько понизив голос:

— Андрей Николаевич, там Вас спрашивает какой-то странный молодой человек, говорит, что Вам якобы звонили по поводу него. Только имейте в виду, по моему, он немножечко того…, — и она пошевелила своими розовыми, наманикюренными пальчиками у виска.

— Ах, да! Это должно быть внук Софьи Петровны. Помнишь, работала в бухгалтерии министерства юстиции такая полная пожилая блондинка? Всё время говорила мне: «Андрюша, Вам непременно нужно жениться», — ответил я.

— Ну откуда мне знать Вашу Софью Петровну? Но в отношении того, что Вам надо жениться она была совершенно права, — сказала Вероника, глянув на меня с вызывающей улыбкой и вздохнув так, что шёлковая блузка, обтягивающая её весьма незаурядные формы разве что не затрещала по швам.

— Ладно, зови его. Меня предупредили о том, что он может произвести странное впечатление, но я думаю, что мы с ним как-нибудь справимся, — сказал я, с чем Вероника и выскользнула в приёмную.

Из-за закрытой двери раздался её голос, вероятно, это она предлагала позднему посетителю пройти в кабинет, а затем за дверью послышалась какая-то возня, дверная ручка задрожала и задёргалась и я услыхал довольно высокий голос, как надо думать принадлежащий тому самому не вызвавшему у Вероники доверия молодому человеку:

— Девушка, у Вас, кажется, дверь захлопнулась, невозможно открыть, — несколько раздражённо произнёс молодой голос.

— Да нет же! Дверь тут совершенно ни при чём! Просто Вы дёргаете не в ту сторону! Честное слово, как маленький. Хорошо, что ещё ничего не сломали! — строго проговорила Вероника и, отворив дверь, впустила ко мне посетителя.

Софья Петровна, звонившая мне сегодня с утра по телефону, говорила, что с её внуком приключилась какая-то непонятная и неприятная история, которая может показаться мне невероятной, но, тем не менее, она просила меня отнестись ко всему, что он мне расскажет с полнейшим доверием и не обращать внимания на несколько необычный наряд Лёши (так его звали), и некоторые странности в его поведении. Ещё я узнал от неё, что, несмотря на достаточно юный возраст, Лёша успел уже защитить кандидатскую диссертацию, потому что с детства, как она выразилась «был необыкновенно одарённым ребёнком», что работает он в какой-то засекреченной лаборатории, вероятно настолько засекреченной, что там и в наше непростое время, когда на науку почему-то не хватает средств, продолжалась некая научная деятельность, и что неприятности его как раз были связаны с той самой необыкновенно засекреченной работой, которой он занимался.

Появившийся на пороге моего кабинета, лет двадцати, молодой человек, без сомнения выглядел весьма необычно – пиджак от хорошо сшитого дорогого костюма дополняли розового цвета дамские тренировочные брюки с широкими белыми лампасами и дыркой на правом колене. Из-под пиджака глядела майка в сетку, а половину худого и нервного его лица закрывали в массивной оправе очки с толстыми линзами. Он растерянно, и явно стесняясь своего вида, замялся у двери, словно бы не решаясь приблизиться к моему столу.

— Если не ошибаюсь, Лёша Михайлов? — спросил я, на что он растерянно кивнул в ответ и послушно уселся в предложенное ему мною кресло.

— Что ж, очень приятно, Лёша! А я Коростылёв Андрей Николаевич. Когда-то служил с Софьей Петровной, как говорится, «по одному ведомству». Сейчас же, как видите, у меня своё агентство — «Коростылёв и партнеры». Занимаюсь всем понемногу — и адвокатской деятельностью, и оперативно-розыскной, и охранной. Так что, давайте-ка, рассказывайте, что там у Вас стряслось, ну а я чем смогу, тем и постараюсь Вам помочь.

— Да, бабушка мне уже говорила, что если кто-нибудь и сумеет меня понять, то это, наверное, только Вы, Андрей Николаевич. Потому-то мы и не стали обращаться в милицию. Вряд ли мне там поверят. Скорее же всего скажут, что я просто сумасшедший, да к тому же ещё и посадят.

— Ну, если потребуется, то мы и в милиции отыщем людей, способных Вас понять, — сказал я, стараясь приободрить странного своего посетителя.

— Боюсь, Андрей Николаевич, что людей способных по-настоящему понять то, что я хотел бы рассказать Вам, просто не существует, — ответил он.

— Лёша, давайте сделаем так. Вы успокойтесь, соберитесь с мыслями и рассказывайте всё по порядку. Рассказывайте всё, что сочтёте нужным, а там посмотрим. Я просто уверен в том, что скоро мы всё сумеем расставить по своим местам, — сказал я ещё и не подозревая, что уже через несколько мгновений вся прежняя моя жизнь, та, в которой был я главой преуспевающей фирмы, майором в отставке, успевшим ещё мальчишкой пройти мясорубку афганской, плена и войны, сумевшим не только уцелеть там, но выжить и в это наше непростое время, вдруг, в одночасье закончится, а вместо неё начнётся какой-то сумрачный, кровавый бред, из которого и мне и всем тем, кто так или иначе соприкоснётся с ним, придётся выбираться долго и мучительно, не день и не два, не месяц и не год, а неподдающееся измерению количество времени. Потому что там, где окажусь я, столь самонадеянно и неосмотрительно взявшийся за это злополучное дело, не существует ни завтра, ни вчера, ни прошлого, ни будущего. А есть лишь нечто — какое-то напоминающее непрекращающийся ночной кошмар действо, которое невозможно объять обыденным человеческим рассудком так, чтобы тот не захлебнулся, помутившись от ужаса, при виде открывшейся ему страшной реальности.

— Сейчас. Дайте только секундочку, соберусь с мыслями, — сказал Лёша, а затем, взъерошив волосы, наверное для того, чтобы таким вот образом придать себе больше решительности, спросил:

— А сколько у меня есть для этого времени?

— Да сколько угодно. Пока не расскажете мне всё, что считаете необходимым рассказать, — ответил я и, нажав на клавишу селектора, сказал:

— Вероника, если у тебя больше нет дел, то можешь быть свободна.

Но тут неожиданно дверь моего кабинета распахнулась и в её проёме, на фоне тёмной приёмной, показалась Вероника. Глядя на сидящего в кресле Лёшу, она заговорила вдруг совершенно незнакомым мне, и каким-то скрипучим, с редкими пощёлкиваниями голосом:

— Тебя предупреждали, кажется, Лёша, чтобы ты держал язык за зубами! А тем более не смел бы звонить в Академгородок!

Поначалу мне это показалось даже не столько странным, сколь смешным, но увидев реакцию несчастного Лёши на сию плохо поддающуюся объяснению выходку Вероники, на то, как он сжавшись в комок закрыл лицо руками, я понял, что ему тут вовсе не до смеха.

— Вероника, что это с тобой? Что за глупые шутки? Какой ещё Академгородок? — спросил я, с недоумением глядя на свою красавицу секретаршу, которая словно бы ни в чём не бывало, переведя взгляд с забившегося в кресло Лёши на меня, сказала обычным своим тоном:

— Ну, так я пойду, Андрей Николаевич? Уже шесть. Бумаги все в порядке…

— Какой Академгородок, Вероника? Я, кажется, у тебя спрашиваю! — сказал я, слегка повысив голос.

— Что, Андрей Николаевич? Не поняла Вас? — вскинула она на меня полные невинности глаза.

— Ты что, шутить со мной вздумала? О каком это Академгородке ты только что говорила? — рассердился я.

— Ничего не понимаю, — сказала Вероника пожимая плечами, — какой ещё Академгородок.

Но тут зазвонил телефон и я, махнувши рукой, сказал:

— Ладно, иди. Завтра с тобой разберусь…

— Ну наконец-то, дождалась! — ответила с нагловатой улыбкою Вероника и зыркнув в сторону Лёши злыми глазами так, что тот снова вздрогнул и с видом человека, готового без промедления спасаться бегством, заёрзал в своём кресле, вышла из кабинета.
Когда дверь за Вероникой затворилась и стук её каблучков стих в глубине коридора, я налил Лёше воды в стакан и сказал:

— Давайте-ка, Лёеша, выкладывайте всё на чистоту. И про этот Академгородок тоже…, — а сам взялся за трубку не перестававшего трезвонить телефона уже догадываясь, кого я сейчас, скорее всего, услышу.

Как я и думал, это была Татьяна. Голос её скороговоркой затрещал что-то на том конце телефонного провода, а я, чертыхнувшись про себя, стал ждать очередной порции тех замешанных на претензиях и глупых капризах обвинений, из которых, собственно, и состояла наша с ней совместная жизнь в последние полгода.

«Какое счастье, что у меня хватило ума не женится на ней в своё время», — подумал я, стараясь даже не вникать в смысл льющихся на меня из трубки потоком слов. Но постепенно поток этот стал иссякать, и она, разве что не торжественно, возгласила:

— Всё, Коростылёв, хватит с меня такой жизни! Я давно собиралась это тебе сказать, но всё жалела тебя, думала, что ты ещё не безнадёжен, что, может быть, постараешься измениться! Но сейчас уже терпение моё полностью исчерпано, ты опять, скорее всего нарочно, не позвонил Нине Степановне по поводу билетов на премьеру. Ну так знай, ты получишь то, чего давно заслуживаешь! Я ухожу от тебя к Павлику! Он то любит меня по настоящему, а не так как ты!

— Вот и слава Богу! Жаль, что не знаю этого твоего Павлика, но можешь передать ему мои соболезнования, — сказал я.

— Не смешно, а очень даже глупо, — ответила Татьяна и добавила, словно бы ни в чём не бывало: – Да, тут звонила тебе какая то Софья Петровна, сказала, что якобы не может дозвониться к тебе в офис, хотя я, кстати сказать, сразу дозвонилась. Так вот она просила тебя передать какому-то Лёше, чтобы он срочно позвонил в Академгородок. Там у них как будто что-то случилось. Телефон, она сказала, этот Лёша должен знать. Всё, прощай, и даст Бог я больше уже никогда не увижу этой твоей наглой рожи! — с чем она и положила трубку.

Стыдно признаться, но в то мгновение я был неподдельно счастлив. Но не успел я вернуться к разговору с не на шутку перепуганным Лёшей, как телефон зазвонил вновь.

«О, Господи, наверное, снова она. Видимо не всё ещё успела сказать», — подумал я и, извинившись перед молодым человеком, снова взялся за телефон. Но нет, на сей раз, то была не Татьяна. Трубка заговорила незнакомым мне мужским голосом со звучащей в нём наглой нервической ноткой:

— Эй, там! Коростылёва мне позови! Мне Коростылёв нужен, слышишь, ты?!

— Коростылёв слушает, — ответил я, не обращая внимания на наглый тон звонившего. Мало ли какого пошиба люд может звонить ко мне в контору, так что ни нахрапом, ни тоном меня не прошибёшь.

— Слушай ты, Коростылёв, передай тому козлу, что сидит сейчас у тебя в кабинете, чтобы не смел он, звонить в Академгородок! Да и сам не звони, если жить хочешь! Понял, мудила?! — раздалось в трубке.

— Хорошо, передам, — ответил я, — а кто это говорит, позволительно ли будет узнать?

— Узнаешь, скоро ты всё узнаешь, если, конечно же, будешь «хорошим мальчиком». А пока что можешь звать меня «Павликом», козёл!

«Господи, и этот тоже «Павлик»! Что-то подозрительно много «Павликов» за какие то две минуты», — подумал я и покуда наглый Павлик не успел ещё положить трубку, спросил:

— А можно узнать, откуда это «Павлик» звонит мне? Не стесняйся, «Павлик», выкладывай, всё равно ведь узнаю. Ведь у меня тут все телефоны на «прослушке».

— От тебя и звоню, милый, от тебя. Из твоей прекрасной квартирушечки. Вот и Танька твоя тут рядом со мной лежит. Эй, Танька, давай-ка, хрюкни чего-нибудь Андрею Николаевичу в трубку! Хрюкни, не стесняйся! — произнёс наглый голос и через мгновение в трубке действительно словно бы что-то забулькало и послышалось какое-то глухое хрипение, показавшееся мне до странности знакомым, потому что я не раз слышал подобные страшные звуки во время плена в Афганистане — так хрипит пленник, которому моджахеды только что перерезали горло.

— Татьяна, это ты?! Татьяна, что там у тебя приключилось?! — крикнул я в трубку, предчувствуя неладное, но в ответ мне раздавалось одно лишь хриплое бульканье, а затем снова возник прежний, наглый голос:

— Ну всё, она устала с тобой перехрюкиваться. Понял, козёл! — и раздался взрыв идиотического хохота, а затем на том конце провода с грохотом бросили трубку.

— Так, Лёша. Сейчас мы с тобой съездим ко мне домой и ты мне всё расскажешь по дороге в машине, — сказал я, поспешно собираясь и запирая ящики стола с хранящимися в них многочисленными секретами, за которые многие и многие из нынешних власть предержащих, не скупясь, выложили бы весьма круглые суммы.

— Хорошо, я поеду, Андрей Николаевич. Но только можно было бы машину подогнать поближе к подъезду, чтобы мне сесть в неё сразу же без промедления? — сказал Лёша.

— Нет проблем, подгоню к самому подъезду, — сказал я, переставая уже чему бы то ни было удивляться, но то, о чём я услыхал позже от съежившегося от страха и готового разве что не забиться под сидение моего «Ауди» Лёши, заставило меня не только изумиться, но признаться ещё и усомниться в его психическом здоровье.

— Вы, Андрей Николаевич, наверное уже слышали от моей бабушки о том, что я работаю в одной закрытой лаборатории и что я учёный-биолог, хотя сейчас больше похожу на бродягу, если судить по этому наряду, — говорил Лёша, с опаской поглядывая на идущие с нами в одном потоке машины. — Просто нацепил на себя то, что попало под руку, потому что времени тогда было в обрез… Вы не поверите, Андрей Николаевич, но меня совсем недавно собирались убить, — сказал Лёша и вдруг заплакал, а я, взглянув на его худые, сотрясающиеся в рыданиях плечи, на стриженный светлый затылок, понял, что он ещё, в сущности, попавший в какую-то большую беду мальчишка, и что ему и в самом деле очень и очень страшно, и единственное чего ему в эти минуты по настоящему хотелось бы, так это и впрямь забиться под сидение моего автомобиля и сидеть там всю дорогу не вылезая.

— Ладно, Лёша, успокойся, — сказал я, — и давай-ка, расскажи мне всё по порядку о том, что там у тебя приключилось, что это там за ерунда с Академгородком и почему туда нам с тобой нельзя звонить?

— Не знаю как и начать, — сказал Лёша утирая слёзы, — потому что всё, что я Вам сейчас попробую рассказать, для непосвящённого очень сильно «попахивает» психиатрической клиникой. Да мне и самому порой кажется, что такого просто не может быть. Не должно быть!.. Понимаете, я работаю в лаборатории «Палеогенетики», но это название просто для отвода глаз. На самом деле мы занимались несколько иными проблемами, а сейчас залезли в такие дебри, такое вытащили на свет, что и сами в это не можем поверить. Хотя, что значит «не можем»… ведь один я только и остался в живых, — и он снова заплакал, уткнувши лицо в ладони.

— Вот, отпей глоток, полегчает, — сказал я, протягивая ему фляжку с коньяком, которую достал из «бардачка».
Стукнув зубами о край круглого горлышка он сделал глоток и, поперхнувшись крепким напитком, закашлялся.

— Так чем же вы там занимались в этой своей лаборатории таким, из-за чего на всех вас кто-то объявил охоту, если, конечно же, это не секрет? — спросил я, глядя перед собой на дорогу.

— Какой уж сейчас может быть секрет, — махнул рукой Лёша.

— Ну, всё же закрытая лаборатория, наверняка с тебя брали какую-нибудь подписку о неразглашении результатов работы. Так ведь всегда бывает в подобных случаях.

— Всё правильно, и подписка была, и закрытая тематика. Только то, что произошло, не имеет прямого отношения к нашей тематике. Это, можно сказать, побочный эффект. Вылезло в процессе работы. Мы и сами не ожидали того, на что наткнулись. А сейчас, если информация о том, до чего нам удалось докопаться, станет широко известна, то уверяю Вас, большая часть человечества попросту лишится рассудка, потому что такое знание о себе невозможно пережить. От него нельзя взять и отмахнуться, как от чего-нибудь, что вроде бы и не имеет к нам прямого отношения, как, к примеру, ядерное оружие. Ну, лежит оно себе где-то на складах или в шахтах, вот пускай и лежит. Нас это вроде бы как до поры до времени не касается! А здесь, в этом случае, всё совершенно не так. Это ужас, в котором живём все мы, и наши близкие, и родные, и наши дети, совершенно не подозревая о том, что же на самом деле представляет собой эта наша с вами жизнь. Почему, для чего и кем она нам дана. И вот, когда мы наконец-то узнаём эту унизительную и безжалостную правду, то нам разве что и останется только одно — в прорубь с головой, — сказал Лёша искренне и неподдельно волнуясь.

— Хорошо Лёша, я вполне допускаю то, что наука может преподнести нам множество сюрпризов. Но, честно говоря, даже и вообразить себе не могу, что же могло тебя так серьёзно расстроить. То, что устраняют членов вашего коллектива меня вообще-то не особенно и удивляет. Такое бывает сплошь и рядом — сделал работу и спасибо тебе. Нынче же ты, братец, ненужный свидетель и тебя необходимо убрать. Поэтому, если ты хочешь, чтобы я действительно смог в твоих неприятностях разобраться и по-настоящему помочь, то давай-ка излагай всё поподробнее, а то я и так не особенно силён в этой вашей биологии, а тут ещё какие-то «жуткие» тайны, — сказал я ухмыльнувшись и даже не понимая того, с чем предстояло мне в самом ближайшем будущем соприкоснуться.

— Попробую поподробнее, — сказал Лёша и призадумавшись потёр себе лоб. — Лаборатория наша работала над тем, что можно было бы назвать «генетическим оружием»…

— Первый раз слышу, — сказал я, — хотя назвать меня человеком неинформированным нельзя.

— Да, «генетическим оружием», — ответил Лёша. — Просто чем глубже мы погружались в тематику, тем больше появлялось фактов, которые невозможно было объяснить простыми совпадениями. Причём самое интересное заключается в том, что многие из этих фактов известны практически всем, можно сказать, со школьной скамьи. И вот когда мы попытались объединить их между собой, связать подобием некой теории, а затем уже проверить их экспериментально, то тут всё и началось, все эти жуткие убийства… — и он снова всхлипнул, горестно покачав при этом головой.

— Ты, Лёша, рассказывай, рассказывай, не тяни. А то мы скоро уже приедем, и я, откровенно говоря, боюсь, что нам с тобой будет не до разговоров, — сказал я, стараясь хотя бы так подбодрить своего спутника.

— Видите, Андрей Николаевич, поподробнее не получается. Если же в двух словах, то всех нас тут разводят, словно кроликов на ферме, или же как свиней в свиноводческом хозяйстве, — отозвался Лёша и выразительно посмотрел на меня.

— Чушь какая-то, что ещё за свиноводческое хозяйство? Честное слово, мне трудно обнаружить связь между свинофермой и генетическим оружием, — усмехнулся я, подумав о том, что может быть парень и вправду немного не в себе.

— Думаете, что я «чокнутый»? — спросил Лёша, словно бы угадав мои мысли и на его и без того невесёлом лице появилась грустная улыбка. — Да, представьте себе, хотя я знаю, что это нелегко так вот сразу уразуметь, но вся наша планета это гигантский скотный двор, а мы тут просто-напросто поголовье. Только задумайтесь, сколько уже нас. Подобное воспроизводство немыслимо без постороннего вмешательства. Это я вам как биолог заявляю. Ведь мы самый большой по количеству особей вид млекопитающих на Земле, а это нельзя объяснить ничем, кроме как тем, что называется зоотехникой. Все же остальные разговоры о возросшем уровне жизни и прочей подобной чепухе не выдерживают серьёзной критики. Посмотрите только на страны с высокой численностью населения и сравните их уровень жизни с той же Европой, и сразу Вам многое станет ясным.

— Весёлая картинка! Мы значит здесь словно бы свиньи на ферме, а разводит нас, стало быть, Господь Бог? — сказал я, всё ещё считая слова Лёши полнейшей ерундой.

— Да практически так, но к огромному сожалению это не Господь Бог. И нам остаётся только надеяться на то, что он спасет всех нас, — ответил Лёша и вздохнув добавил совершенно уже потерянным тоном. — Вы меня простите, Андрей Николаевич, но мне кажется, что мы с бабушкой несколько ошиблись, когда понадеялись на то, что Вы сумеете отнестись к моему рассказу непредвзято и помочь мне.

— Ты погоди, погоди, Лёша, не спеши с выводами. Дай я разберусь во всём по порядку. Ведь думаю, не забавы ради появился ты сегодня у меня в офисе, а там и посмотрим. Но для этого ты должен будешь рассказать мне всё до конца, несмотря на те подписки, которые давал, договорились? — сказал я, на что Лёша криво улыбнувшись отвечал:

— Сейчас уже не получится, потому что мы уже почти что приехали.

— Надо же, оказывается ты даже знаешь, где я живу? — сказал я, несколько удивившись и беря это на заметку.

— Да, ведь бабушка живёт от Вас всего через две улицы, так что не трудно было догадаться, — ответил Лёша.

— Хорошо, что объяснил, а то я было чуть не подумал, не экстрасенс ли ты, — сказал я.

— Нет, к сожалению не экстрасенс. Но тем не менее с большой долей вероятности могу судить о том, что ждёт Вас сейчас дома, — сказал Лёша, с грустным сочувствием глядя на меня из-за своих толстых очков.

— И всё же, наверное, ты экстрасенс, — попробовал было пошутить я, чувствуя, как внутренности мне словно бы обдало зыбким тревожным холодком. — Пойдёшь со мной или останешься в машине? — спросил я.

— Пойду с Вами, — ответил Лёша и понуро повесив голову поплёлся за мной к подъезду.